– Болтаемся здесь, как дерьмо в проруби. Уже третий месяц, – не церемонясь в выражениях, рассказывает о жизни беженцев в России уроженка Краматорска Наталья.
Сидящий рядом на кровати пенсионер Федорович одобрительно кивает. Мы общаемся в доме для престарелых в поселке Разумное Белгородской области. Сюда вот уже несколько месяцев временно заселяют переселенцев из Украины.
Временно – означает “до поступления новых разнарядок” (их еще именуют квотами) в другие регионы России. Ближайшие к Украине области – Белгородская и Ростовская – уже не принимают беженцев. Приходится ехать в другие города – выстаивать очереди в миграционных службах и добиваться своих прав.
Так украинские граждане, многие из которых поддерживали сепаратистские настроения на Донбассе, а потом покинули родные города из-за военных действий, учатся жить по новым правилам. Россия, как оказалось, не ждет их у себя с распростертыми объятьями.
Белгород: “босая осень” с Царевым
От Харькова до украинско-российской границы – час езды на автобусе. Билет стоимостью 100 гривен, обязательное заполнение декларации на таможне, 15-минутная проверка багажа. Еще час и ты уже в Белгороде, в который летом, после начала активной фазы АТО, хлынули тысячи украинских граждан.
На входе в отделение Миграционной службы Белгорода – с десяток объявлений для переселенцев из Украины. Они объясняют, как получить документы о предоставлении временного убежища, удостоверение беженца, как стать на миграционный учет.
В коридоре мужчина лет 60-ти что-то яростно доказывает сотруднице службы. Позже выясняется, что его зовут Виктор, родом он из Горловки, с лета живет в городе Губкин Белгородской области. Он еще несколько месяцев назад получил добро на временное проживание в России и теперь добивается разрешения на трудовую деятельность.
Последние четыре месяца, по словам Виктора, его футболят из кабинета в кабинет.
– Я подал документы еще 10 августа. Девятого октября сказали привезти их сюда, в Белгород, а 10-го сказали, чтобы приехал опять. Вот считайте: август, сентябрь, октябрь, ноябрь… Четыре месяца без права на работу!– жалуется он.
Беженцам из Украины сложно найти свободные вакансии. По словам Виктора тех, которым удалось трудоустроиться, обложили заоблачными налогами.
– Людям без гражданства нужно платить 33% подоходного налога. С 1 сентября, суки, приняли, закон, – горячится мужчина. – Вот у меня в Петрозаводске знакомая – работала-работала, 9000 рублей (2 600 гривен по курсу на 24 декабря – УП) зарплата, вычесть 33 % – считай, что ничего получать не будет.
Наш разговор внимательно слушает дочь Виктора. Мужчина переключается на нее – недавно женщина родила ребенка.
– В больнице так и сказали: три дня бесплатно, а остальные – платно. Это в день почти тысяча рублей. А у нее еще кесарево, так получилось, что 11 дней пролежала, – рассказывает он. – Я не рассчитывал, что будет такая фигня! Думал, в течение месяца все оформлю и на работу. Жена и теща будут пенсию получать, как-то протянем. А, оказалось, не все так быстро…
На прощание Виктор желает удачи в оформлении документов и подсказывает адрес ближайшего лагеря для беженцев.
Пункт временного проживання для украинцев в Белгородской области находится в здании дома-интерната для престарелых. От автовокзала Белгорода – 20 минут на маршрутке.
В холле – ни души. Стучусь в первую дверь. В одном углу женщина заваривает чай, в противоположном – на кровати сидит пожилой мужчина, оживившийся при моем появлении.
Федорович колесит по России с августа. Рассказывает о том, как активно участвовал в пророссийских митингах в Горловке весной, надеялся на то, что после присоединения к России жить станет лучше. Из Горловки он выехал после того, как в течение нескольких дней бомбили один из районов города – Бессарабку.
Россия не ждала пенсионера с распростертыми объятьями. После регистрации в миграционной службе, его по квоте отправили в Кемеровскую область.
– Когда приехали, нам говорят: “Люди добрые, а чего вы к нам? Своим работы нету”. Сидели-сидели, около месяца нас держали, документов никаких не сделали, а потом заходят из администрации ПВР и говорят: вот вам билеты и давайте назад, в Белгород.
Его соседка по комнате – менее разговорчивая. В лагере для беженцев она живет с мужем еще с лета и в освобожденный Краматорск возвращаться боится: “Там же будут еще бои. Там же будут еще отжимать и Краматорск, и Славянск. Это ж еще не конец”, – отвечает она на мои вопросы о том, почему она не возвращается в город, который уже несколько месяцев контролирует украинская армия.
Когда я интересуюсь трудоуствойством в Белгородской области, Виктория достает из сумки листок с печатью.
– Вот такую филькину грамоту нам выдали. Справка о предоставлении временного убежища. Это для милиции, что мы можем здесь находиться. На работу с ней устроиться официально не выйдет. Все спрашивают “А шо это?”, –копируя российский говорок, рассказывает беженка.
Недавно переселенцев навещал объявленный в Украине в розыск экс-нардеп-сепаратист Олег Царев. Или как его здесь представляли – председатель парламента Новороссии. Царев, как водится, приезжал не сам, а с очередной российской звездой. В этот раз компанию ему составил певец Джанго, который исполнил для беженцев свою песню о “босой осени”.
О том, что такое “босая осень” лучше Джанго знает семья шахтера из Луганской области Дмитрия. В лагере для переселенцев он живет с супругой и двумя детьми.
– Нас завезли сначала за 400 километров от Тюмени. Билет стоит почти тысячу рублей в одну сторону, – рассказывает шахтер. Жили в таком же ПМР. Вроде есть работа, но платят 6 тысяч рублей в месяц (1 748 гривен – УП). А жилье стоит 15 (4 400 гривен –УП)
В разговор вступает его супруга, которая тоже жалуется на российское гостеприимство.
– Один из знакомых уже поехал за свой счет. В Липецк. Ему сказали, зачем ты вообще сюда приехал. Соседи из Кемеровской области вернулись.Только нам хотя бы документы сделали, а им нет, – жалуется женщина.
Ростов на Дону: женские бои за гуманитарку
Поездка из Белгорода в Ростов занимает всю ночь. Несмотря на раннее утро, на вокзале многолюдно. У группы солдат-срочников из Астраханской области, командиры выясняют образование и год рождения.
– Сейчас здесь меньше ваших. А летом целые палаточные лагеря стояли, и на вокзале у них второй этаж был. Потом уже их по городам растасовали, – делится местный таксист.
Пока мы едем до железнодорожного вокзала, он успевает рассказать мне о колоннах российской военной техники, которая постоянно заезжает на Донбасс и о сборных пунктах российских наемников на левом берегу Ростова. О последних среди местного населения ходят легенды.
Лагеря для украинских беженцев находятся в 50 километрах от областного центра. Раньше в них размещали задерживаемых полицией нелегалов без каких-либо документов. Добраться до них можно только на электричке.
Едва я схожу с электрички в поселке Приморка (между Ростовом и Таганрогом), замечаю машину с донецкими номерами и наклейкой “Новороссия” на стеклах.
Территория временного пункта приема переселенцев с Донбасса охраняется полицией и казаками.
Возле одного из корпусов встречаю мужчину из Луганской области. Он выкуривает сигарету и жалуется мне на свою тяжелую судьбу.
– Да мы здесь никто и звать нас никак. Словно в концлагере. Работы нет, условий никаких, от той еды, что нас кормят, уже воротит, – он делает затяжку и продолжает: –Думаю, до весны протяну и надо куда-то линять.
В Украину мой собеседник возвращаться не хочет. Причины – набор стандартных клише российской пропаганды об украинской армии и карательной операции.
– Бабы реально дерутся за гуманитарку. Вообще-то по идее нам много ее везут, но к нам она не доходит. Куда-то исчезает, – продолжает девушка, которая стоит рядом.
По дороге в ближайший магазин встречаю еще одну жительницу центра Людмилу из Луганской области и ее двумя дочерьми. Они уже второй раз за этот год встречают зиму – сначала в Карелии, теперь в Ростове.
– Нас почти тысячу человек отвезли в Карелию, – закуривая при детях сигарету, откровенничает она. – Просто бесплатно сажают в поезд, добавляют специальные вагоны и везут.
– И как там?
– Да никак, холодно, работы нет. Повезло, что назад в Ростов вернулись.
“Ростов-папа” тоже не нагружает трудовой повинностью.
–Тут в магазине уборщицей даже соглашаешься, но говорят – с Украины не нужны. Сколько платят? Уборщице 6000-7000 в месяц (1700-2000 гривен- УП). Плюс проезд полторы тысячи на Таганрог. Если ничего не кушать, получается 4000-5000 ты можешь заработать. Разве на такие деньги можно прожить?
Гуково: шахтерский Кинг Конг
Приграничный Гуково как две капли воды смахивает на горняцкие города Шахтерск в Донецкой области или Красный луч в Луганской. Остовы заброшенных копров на въезде, искореженная грузовиками дорога, заколоченные двери админзданий шахт.
Для большинства украинцев Гуково стало известно нынешним летом. Именно с территории этого городка российские артиллеристы обстреливали приграничную с Украиной зону.
Из угольных предприятий “в живых” осталось пару частных шахт, принадлежащих московскому ООО “Кингкоул”. Шахты этой компанией были выкуплены в декабре 2012 года.
Местные морщатся при упоминании “Кингкоула”. В городе периодически вспыхивают шахтерские забастовки из-за многомесячной задолженности по зарплате, а со страниц местной газеты не исчезают объявления компании вакансиях на подконтрольных ей шахтах.
Глаза выдают в таксисте Николае, извозчике по заброшенным рудникам, шахтерское прошлое. Он эмоционально делится опытом выживания на зарплату забойщика и со злостью в голосе вспоминает о своих бывших работодателях.
Чуть успокаиваясь, он высказывает претензии и в адрес бежавших в Россию уроженцев Донбасса. Из-за беженцев, которые соглашаются на любую работу даже с мизерной оплатой, работодатели косо посматривают на местных. Бывали случаи и увольняли.
– Они за счет этих украинцев и выезжают. Знаешь, как резко упала заработная плата с этой войной? Сюда ж все кинулись, – жалуется таксист.
Через несколько минут мы подъезжаем к двухэтажному зданию с огромной вывеской “Кингкоул”.
В субботний день на проходной предприятия меня встречает охранник. Представляюсь беженцем с Донбасса и интересуюсь, как обстоят дела с работой.
Он отмахивается от меня.
– Понятно, что беженец. Кроме вас, хохлов, сюда никто и не приходит.
– А что так?
– Нам зарплату еще за сентябрь не дали. С Донбасса много приезжает. Наши-то местные уволились.
– Из-за того, что не платят?
– Конечно.
– А наши работают?
– Ваши тоже не дураки. Они узнают в отделе кадров о зарплате, это 8-10 тысяч рублей (до 3 000 гривен –УП), разворачиваются и уходят. Еще не замечал, чтобы кто-то вернулся. У вас же там по 10 тысяч гривен платили и вовремя, а здесь…, – отмахивается он от меня.
– Как думаете, Россия заберет все-таки Донбасс? – осторожно интересуюсь я у таксиста.
– Вряд ли. Как это? Другая страна, народ сам должен решать. Если Крым изначально был российский, там был жест придурка Хрущева – подарок Украине. И тогда было в принципе не важно, чей – украинский или российский, – размышляет он. – Эх, казалось бы, Советский Союз был такой Титаник непотопляемый…
Мой водитель тяжело вздыхает и на несколько минуют замолкает, докуривая сигарету.
Мы возвращаемся в Ростов по разбитым российским дорогам. Через несколько часов я уже буду на российско-украинской границе. Тысячи же украинских беженцев останутся здесь. Они столкнулись с царящей в России реальностью, увидели нищие поселки, узнали о настоящих зарплатах, намучались с оформлением документов и трудоустройством. Но многие из них боятся возвращаться в уже освобожденные города Донецкой и Луганской области, пересказывая друг другу небылицы и страшилки об украинских карателях и киевской хунте. Кажется, эти люди окончательно потерялись.